Пассажиров было много – в основном военный люд, слегка разбавленный какими-то коммерсантами, смутными личностями, редкими женщинами в неброских дорожных нарядах. Лунь пристроился в углу и после проверки билетов и документов попытался уснуть. Вагон был вторым от паровоза, и едкий угольный дым проникал сквозь щели в окнах так, что порой становилось трудно дышать. Рядом заливисто храпел какой-то тип в мятом макинтоше. Нечего было и думать, чтобы забыться хотя бы на часок.
Поезда теперь чаще ходили ночью, чем днем, избегая ударов с воздуха. До границы с Францией пути были чиненные-перечиненные после британских бомбежек, поэтому трясло и швырял нещадно, и только после Форбаха стало потише, но отдохнуть так и не удалось.
В Париж на Восточный вокзал поезд прибыл поздним утром. Невыспавшийся, с невыносимо ноющей спиной Лунь с трудом выбрался из вагона и вышел на привокзальную площадь. Надо было где-то переодеться в гражданскую одежду. Лунь решил снять номер дешевой гостиницы, отдохнуть с дороги, сделать массаж спины, а потом уже разыскивать Яцека на его Рю Данюб. К тому же хотелось хоть немного посмотреть легендарный город.
– Такси, месье?
Парень в клетчатом пиджаке обвел рукой стоянку, где поджидали клиентов кучеры фаэтонов, водители жутковатого вида авто, с баллонами на крышах и газогенераторными коробами вместо багажников, а также велорикши. Весь бензин Парижа шел на нужды вермахта, так что для горожан оставались лишь «лошадиные силы», машины на дровяном топливе да педали велосипедов. Лунь выбрал велорикшу как самый дешевый вид транспорта. Его ровесник – в красном вязаном жилете и таком же берете с помпоном – охотно распахнул дверцу двухместной повозки, сделанной из дубовой фанеры и алюминиевых уголков.
Лунь достал немецко-французский разговорник и попросил отвезти его в ближайшую не очень дорогую гостиницу.
Развернув план Парижа, рикша показал седоку улицу, на которую он предлагает его отвезти:
– Отель «Титания»!
Лунь кивнул: поехали!
И они покатили с неплохой скоростью. Забыв про боль в спине, Лунь жадно вглядывался в парижские улицы. Так вот он какой, этот воспетый поэтами, романистами, художниками всех времен и народов город! После серо-сумрачного Берлина, к тому же изрядно тронутого бомбардировками, Париж являл вид почти безмятежного мирного города. Мадмуазели с цветными косынками на шее и новомодных темных очках в белых оправах притягивали взгляд то там, то тут. По тротуарам сновали хорошо одетые месье. Сияли ничем не прикрытые витрины магазинов, и за тротуарными столиками любители кофе с круассанами читали газеты или вели неспешные разговоры. Лишь кое-где по фасадам бросались в глаза красные флаги нацистов с черными свастиками да время от времени мелькали в толпе серо-зеленые мундиры оккупантов, которые тоже наслаждались мирной жизнью глубокого тыла.
Рикша остановился у парадного входа отеля «Титания» – шестиэтажного здания с мансардными окнами под крутоверхой крышей. Ободранные двери и давно некрашеные стены говорили о том, что в этом убогом пристанище с гостей особых денег не дерут. Пожилой портье – коллега как никак – вымученно улыбнулся и осведомился на плохом немецком, в каком номере и на какой срок желает поселиться господин офицер.
– До завтра! – поморщился Лунь от острого приступа боли в спине. – И пригласите ко мне массажиста.
– Может быть, массажистку? – с двусмысленной улыбочкой предложил портье.
– Без разницы! – отмахнулся Лунь.
Тесная одноместная кабинка лифта, куда он едва втиснулся со своим чемоданом, доставила его на шестой этаж. Именно там были самые дешевые номера. Деньги надо было экономить – неизвестно, сколько придется проторчать в Париже, и куда еще потом придется брать билеты.
В тесном грязноватом номере с великолепным видом на вытянутые купола Се Крекёра, собора, построенного в память солдат, погибших в Первую мировую, Лунь переоделся в гражданскую одежду, но сделал это так неловко, что взвыл от острого приступа боли в растревоженной спине. Он скинул покрывало на пол и улегся на жестком. Попытался сделать «змейку», как учил его врач, но лучше не стало.
«Боже праведный, как же мне теперь искать эту улицу Данюб?! Я же и до порога не дойду!» Он кусал губы и взывал ко всем святым целителям. В глазах стояли слезы… И в этот момент в дверь постучали.
– Войдите!
Вошла миловидная русая девушка в белом передничке с кожаным саквояжиком.
– Я пришла делать массаж, месье. Вам очень плохо?
– Мамочка родная! – простонал Лунь по-русски, корчась от боли.
– Вы русский? – на русском же языке спросила девушка.
– Да, родился в России… – прохрипел он, понимая, что имеет дело с русской эмигранткой.
– Я тоже родилась в России, – обрадовалась массажистка. – В Севастополе. Сейчас я вам помогу. Потерпите немного!
Она извлекла из саквояжа шприц-тюбик и воткнула иглу пониже поясницы. Через минуту-другую боль стала стихать.
– Что вы мне вкололи?
– Это морфин. Когда я была санитаркой во французской армии, нам выдавали это средство, чтобы избавлять раненых от боли. Но с ним надо осторожнее – можно быстро подсесть на иглу.
Лунь медленно перебрался с пола на кровать, и массажистка растерла ему поясницу, мягко и плавно растянула перебитые позвонки.
– Как вас зовут?
– Дарья.
– Даша Севастопольская.
– Считайте, что так. Из Севастополя меня увезли младенцем. Города я, конечно, не помню… Но очень люблю Россию. Папа был морским офицером. Мы долгое время жили в Бизерте, а после его смерти перебрались сначала в Марсель, а потом в Париж.